О Ловцах и Рыбе. 1996
Холст, масло. 102 х 1370
В Северном океане есть рыба, имя которой – Гунь. Величина ее [достигает] неизвестно скольких тысяч ли. Гунь превращается в птицу, имя которой Пэн. Спина ее достигает неизвестно скольких тысяч ли. Когда она стремительно взмывает ввысь, ее крылья, как тучи, нависшие в небе. Вот какова эта птица.
Книга Чжуан-Цзы
История одной фотографии
Это был очень рискованный маневр, но нам повезло. Парусно-моторный кеч «Маэкса» прошел над лудой, пару раз чиркнув килем по камням, и мы отдали якорь, укрывшись от ветра и волн за небольшим островком у западного побережья Заонежского залива.
Наша лодка была совсем не похожа на те белоснежные красавицы-яхты, что ходили по фарватерам в гонках на Кубок Онежского озера. В гонках мы не участвовали. Зато благодаря небольшой осадке могли заходить в речки и часто бывали на берегу в таких местах, куда крейсерские яхты даже близко подойти не могут.
Последний суточный переход по открытой воде в свежую погоду на хорошем крейсере было бы совершить гораздо комфортней. Но универсальных судов не бывает.
Ночь и непогода уже не портили настроение. Мы надежно стояли на якоре под прикрытием острова. Глубины хватало.
Команда из трех человек валилась с ног от усталости после долгого перехода.
— Как будем выбираться отсюда? — Проход мелкий.
— Посмотрим. Утро вечера мудренее.
— Может, чаю заварим?
Вопрос остался без ответа…
К утру ветер стих, и в рассветных сумерках перед нами открылся вид на губу, как называют в этих краях небольшой залив. Заброшенная деревня на берегу с деревянной церковью, несколько стогов сена, да пара лодок у кромки воды. Видно, что люди здесь собираются в сенокосную и ягодно-грибную пору. Как раз середина июля. Мы высадились на берег и прошли по деревне. Я сделал несколько снимков. Названий этой губы и деревни в лоции не было. Людей мы не встретили, хотя кто-то был неподалеку. Это было понятно по лодкам, стоявшим у берега. Сено косят или по грибы-ягоды пошли. Место было красивое и какое-то очень уютное, несмотря на суровый карельский пейзаж. Вот жили же люди без электричества, водопровода, рыбу ловили, в церковь ходили… Задерживаться надолго мы не стали. Нас ждали другие места и новые впечатления.
Дома, в Москве, я проявил пленки и напечатал фотографии. Вот она, безымянная губа. На мысу можно разглядеть и нашу яхту.
С тех пор каждый раз, перебирая фотографии, я подолгу рассматривал этот снимок, вспоминая как все было. Почему-то мне очень захотелось снова попасть в это место.
Так уж получилось, что пройти тем маршрутом мне пришлось через десять лет. Слишком много должно было сложиться и совпасть для этого похода. Найти этот Богом забытый уголок можно только путешествуя по воде. Другие варианты были просто нереальны.
Экипаж из трех человек на небольшой парусно-моторной лодке «Нимфетка» был настроен бодро, несмотря на спартанские условия путешествия. Уже несколько дней мы продвигались на север тем старым маршрутом, методично заходя во все заливы, хоть отдаленно напоминающие тот безымянный. Найти его — одна из плановых задач нашего похода.
Поиск осложнялся тем, что специально взятая из Москвы фотография исчезла самым непостижимым образом. Места глухие, местные жители встречаются редко. И как объяснить толком, что мы ищем губу без названия с деревней и церковью на берегу, которую я видел десять лет назад. Вот очень похожее место. Издалека, с воды мы увидели церковь. Такой же залив, давно оставленная людьми деревня. Но что-то не так. Или церковь как-то покосилась, подсела, да и деревья большие. Может выросли за десять лет? Как жаль, что потерялась фотография.
Я брожу по берегу с камерой и понимаю, что церковь очень похожа на ту, с фотографии, но это не она. Невозможно найти точку съемки, чтобы окна постройки «створились», то есть совпадали друг с другом, как на том снимке. Это я помню хорошо. Нет, губа где-то дальше, севернее. Мы продолжили поиск, однако, пройдя все побережье, так и не отыскали безымянную губу…
Смириться с этим я уже не мог, и в следующую навигацию на той же лодке отправился на поиски прежним маршрутом. Правда, уже с другой командой. Фотография и судовой журнал того давнего похода были со мной. Мы снова заходили во все заливы, расспрашивали немногих встреченных нами аборигенов, показывали фото. Однако наши настойчивые усилия обнаружить заколдованное место окончились полной неудачей. Ребята, оказавшись в тех местах впервые, относились к происходящему философски спокойно. Стояла чудесная погода, в сеть попадало достаточно рыбы. Грибы, ягоды. Места просто удивительные. Меня же отсутствие результатов поисков и мистика ситуации приводили в состояние глухого раздражения. Это было какое-то наваждение. Разумных объяснений не находилось.
На одном из привалов к нам подошла лодка с двумя рыбаками. Пожилые, судя по всему, местные. Мы доедали уху, на костре закипал чайник. Конечно, я стал расспрашивать их о потерянной губе, достал фотографию.
— Так это ж Н-губа! Вон там, сразу за мыском.
— Нет, мы только что оттуда. Нет там ничего: ни церкви, ни домов.
— Да деревня давно сгорела.
— Давно?
—Давно, лет десять назад, нет одиннадцать, в 1981-м, в сенокос, в июле.
Они рассказали, что пьяный рыбак ли, косец заночевал в церкви, куда складывали просушенное сено, очень удобно, места много, под крышей, дождем не намочит. Курил видимо. Сгорел и сам в церкви. Ветер был с озера, сгорела вся деревня.
— Но я там был как раз в июле, все было цело. Неужели ничего не осталось?
— Вот разве что колодец, но сруб сгорел тоже. Сразу и не найти, разве если только место знаешь.
Ситуация складывалась интересная.
Мужики стали вспоминать обстоятельства и точную дату пожара по понятным только им приметам того времени. Были ли эти приметы связаны с церковным праздником, кражей кем-то чьих-то рыболовных снастей, не в урочный сезон пойманным громадным налимом или чьей-то свадьбой, а может и со всем этим вместе взятым, сейчас уже не припомню. Спор о точной дате пожара между ними продолжался. Расходились в один день. Я тем временем отправился к лодке за судовым журналом, размышляя об удивительной способности многих жителей деревень и других малонаселенных пунктов помнить фамилии, имена, отчества, точные даты и прочее давно прошедшего времени, в отличие от жителей мегаполисов, где происходит слишком много пусть и незначительных событий, чтобы сосредоточиться на чем-либо конкретном. Вот спросить у меня, например: что было, где был, что делал, скажем, неделю назад, а не то — десять лет. Вряд ли и вспомню сразу.
По записи в судовом журнале выходило, что один из мужиков ошибается. Он утверждал, что пожар случился за сутки до моего посещения губы, хотя я видел деревню на следующий день. С записью в судовом журнале спорить было трудно. Второй мужик закурил, удовлетворенный своей правотой. Мной овладело какое-то странное чувство разочарования, утраты и еще чего-то труднообъяснимого. Две навигации я искал деревню, сгоревшую дотла одиннадцать лет назад, через несколько часов после нашего ухода из безымянной губы.
Наша лодка повернула к югу и прошла мимо того залива. Мы даже не стали заходить туда, чтобы найти и осмотреть яму колодца, единственную оставшуюся примету того сгоревшего селения.
В Москве я начал писать картину «О ловцах и Рыбе», чтобы оставить на холсте этот ушедший в небытие пейзаж и парадоксы поиска давно исчезнувшей деревни.
Но это уже совсем другая история.